Никогда не было, и вот опять.
Когда-то, очень давно, решили посадить вокруг нашей больницы хвойные деревья. Мол, они вечнозеленые и пахнут хорошо.
Насажали лиственниц.
И в самом деле, лиственница – хвойное дерево, не придерешься. Но зимой лиственницы теряют свои иглы, и больница во вьюжную, темную пору стоит теперь в окружении огромных черных скелетов, пляшущих на ветру. Малоутешительное зрелище для наших безнадежных больных!
Больница наша состоит из нескольких отдельно стоящих корпусов. В свое время корпуса были соединены подземными коридорами. По этим коридорам возили больных, бегал персонал, развозили еду из кухни, медикаменты из аптеки, покойников в морг. Потом поддерживать это "метро" в порядке стало накладно, и переходы разъединили: со стороны каждого корпуса возвели при входе в туннель глухую стену. Под больницей образовался закрытый лабиринт.
читать дальшеЭто подземелье заселили бомжи со всего города. Они воруют в больнице еду, лекарства. Переодевшись в краденные больничные пижамы, бродят по больнице, моются в душевых, едят в больничных столовых. Некоторые ухитрялись пройти физиолечение, получить курс инъекций. Однажды уперли малый хирургический набор инструментов. После этого появились бродяги с виртуозно ушитыми ранами. Периодически милиция устраивает в нашем "метро" облавы. Самосвалами увозят куда-то сотни наших "квартирантов". Толку от этого нет: через три–четыре дня снова слышны вопли на кухне:
- Кто упер вот отсюда лоток с котлетами!?
Однако как-то передвигаться между корпусами было надо. Сначала их соединили наземными переходами. А потом, подумав, подвесили между зданиями еще и воздушные. Утром, по пути на работу, взирая на этот архитектурный кошмар, только одно и можешь ему посулить:
- Курррятник!
Некоторые видят в нем Шанхай. Не знаю. Не бывал я в Шанхае.
Товарищами из больничного руководства нам предписано ходить на работу верным путем: через гардероб, где переодеваться, переобуваться, а уже потом растекаться по больнице. На всю эту петрушку может уйти минут 20- 30. Поэтому в больницу я прохожу через малозаметную дверь, ведущую в полуподвальное помещение, где обитает наша "Медтехника".
Среди разобранных аппаратов ИВЛ и раскуроченных коагуляций, проводов и заваленных хламом столов, пробираюсь я из мастерской в административный корпус. Потом еще несколько спусков и подъемов, коридоров и полуподвалов - и вот я уже добрался до черной лестницы. Поднимаюсь на третий этаж и перевожу дух у тыловой, "хозяйственной" двери нашего нейрохирургического отделения.
На двери транспарант "Проход закрыт".
Больной Каур дописал на нем синим фломастером - "задний".
Надпись эту мы бережем: у Каура была опухоль левого полушария головного мозга и до операции он писать не мог. "Задний" - первое слово, которое он сумел написать после удаления опухоли. Так что надпись эта - документ, подтверждающий эффективность нашего лечения.
Быстро открываю дверь, но, не успев и шагу сделать к ординаторской, что находится прямо напротив, через коридор, налетаю на заведующего. Весь как есть: в верхней одежде, без сменной обуви…
"Ох! – думаю – С говном съест!"
Есть не стал. Завел в свой кабинет и спрашивает:
- Ты Нельку Деликатес знаешь?
- Санитарку из приемного? Вижу часто… Но сказать, что "знаю" - не могу.
- Чтобы ее узнать, как тебе хочется – врачебных денег не хватит.
- Ничего такого мне не хочется!
Это я вру.
Нельку, не понимая, что к чему, многие хотят. С разной интенсивностью, но хотят. Как-то наш, невоздержанный по этой части, Саша Б. на дежурстве прижал ее в смотровом кабинете к столу.
" А она, – рассказывал потом Саша - смотрит своими белесыми зенкам прямо перед собой, и как-будто меня и не видит. А потом спокойно так орет: "Фельдшера приемного покоя!!! Обратите внимание! Он меня прямо на столе хочет!
"И знаешь, - продолжил Саша, - такое ощущение, что обнимаешь не девицу в соку и с пылу-жару, а что-то бумажное: легкое и шуршащее. Не откликнулась, но и не сопротивлялась… У меня всякое желание пропало."
Заведующий гнет свое:
- Ты же Васильева в среду оперируешь. Операция новая, раньше таких мы не делали. Нужен благоприятный исход. А то, не дай бог, умрет и тогда начнутся пересуды: "Надо было в Москву отправлять! Не наш уровень! Руки впереди головы…". Так что бери коробку конфет "Вишня в ликере" и дуй к Неле в приемный покой. Спиртное не вздумай брать: она не пьет!
****
Как только у меня появилось пустое время – сразу пошел в приемный покой.
Всякий человек, просуществовавший в приемном покое больницы хотя бы два часа, тут же мечтает уйти в монастырь. Что бы вода, камни, сосны и ни души на сто километров вокруг! Но монастырей на это дело не напасешься, да и что нам эти монастыри? От себя не убежишь. Поэтому служители приемного покоя частенько ищут покоя собственного за оградой Его Величества Алкоголя.
Но как-то тихо сегодня в приемнике. С десяток человек сидят в креслах по периметру огромного зала, шмыгают лаборантки и фельдшера. Зав. приемным покоем Петр важно выхаживает по залу, как вратарь по штрафной площадке – бдит.
У дверей в санитарскую комнату, где я предполагаю найти Нелю Деликатес, стоит каталка с распростертым больным.
"Что бы, - думаю, - в смотровую не закатить!?"
Над каталкой склонился толстый врач во "фронтовом" халате. Пара завязок уже лопнуло на могучей спине и на футболке легко читается: "I must not tease girls".
Оказалось, что это зав. общей хирургии мнет живот бледному человеку с хилой бороденкой, лежащему на каталке.
Говорю:
- Во, дела! Светило снизошло до приемника! Интерны у вас, что - перевелись?
- Интерны… Да они этого больного три дня назад уже тут, в приемном покое, осматривали! Диагностировали смерть. Где-то этого мужика пытали, что ли. Руки-ноги как-будто гвоздями пробиты, колотые раны волосистой части головы. В правом подреберье – проникающая рана передней брюшной стенки. Свезли мужика в морг и даже положили в морозильник. Выходные, то да се - три дня прошло. Приходят судмедэксперты на работу, а он сидит на столе и в простынку кутается, зубы стучат. "СП" не хотела за ним ехать. Как скажут судебники, что у них труп ожил и его надо в больницу свезти – диспетчер трубку бросал…
Говорю:
- Сюжет какой-то знакомый… Нельку не видел?
- У себя, красотка, у себя… И ты – туда же?
Стучусь в дверь санитарской комнаты.
Из-за дверей слышу зычное:
- Что там еще!?
Открываю дверь.
Спиной ко мне стоит, как фарфоровая, Неля. Только мочки ушей светятся розовым: их просвечивает солнце.
Напротив нее, лицом ко мне – распухшая от крика сестра–хозяйка приемного покоя.
Увидев меня, хозяйка заорала еще пуще того:
- Представляете!? У нее дежурство. Ночь. И тут к приемному покою подкатил черный мерседес и два джипа.
Наша Нелли "хи-хи", "ха-ха", впорхнула в мерседес и с мигалками отчалила! Говорит, что не могла, мол, отказать адмиралу Северного Флота! Все! Где швабра, я тебя спрашиваю!? Увольняйся к едрени-фени! Верни швабру и ведро, и увольняйся!!!
Брызжа слезам и слюной, хозяйка вылетела из санитарской комнаты.
Говорю:
- Нель, я к тебе по делу.
- Садитесь.
Сел и думаю: "Сколько угодно знаю любовных шалостей между врачами и медсестрами. А вот того, чтобы с санитарками – не слышал. Хотя есть такие красотки! Станет такая, облокотившись на швабру в своем мимо халатике, и все стриптизерши с шестами – полное фуфло по сравнению с ней."
Наверное, это потому, что санитарки более свободны. Врач для них – не шеф. Показать ей, как надо мыть пол и выносить судна, он не может. А санитарочка в любую минуту может поставить свой "диплом" в угол и уйти.
Красотка Неля уселась напротив меня:
- Чем могу служить?
- Да вот меня шеф к тебе послал. Оперируем сложного больного. Как бы не умер.
Неля, молча, взяла со стеллажа амбарную книгу в розовом коленкоре.
- Сейчас посмотрим, что вы наработали.
Погрузилась в чтение.
По мере того, как она читала, ее ледяные глаза становились все добрее и добрее:
- Да, уж… Потрудились вы на славу! Значит, у вас есть больной Васильев и вы хотите, что бы он не умер в ходе операции и после нее. А сколько бы вы хотели дать ему пожить после выписки? Может быть, так: швы снять и выписать. А дома он сразу умрет. И вам он в летальность не пойдет, и нашей конторе приобретение.
- Ну, Нель! Это не серьезно! Он, может быть, и так не умрет…
- Может. Но вам ведь надо наверняка? В нашей конторе план имеет силу закона. А вот за качеством там, наверху, не очень следят. Главное выполнять по поголовью. Давайте так: Васильев гарантированно живет еще… Сколько там ему лет?
- Шестьдесят шесть.
- Хорошо. Еще шесть лет сверху с момента выписки их больницы вас устроит?
- Еще бы!
- А что от вас, док? На кого чейндж делать будем?
- Не знаю. А сама что предложишь?
Неля начала листать другую амбарную книгу.
- Ага! Вот есть у вас мальчонка 9 лет. Непрекращающиеся судороги, левосторонний гемипарез.
- Ничего себе! Операция уникальная! Все правое измененное полушарие мозга мы ему удалили. Судороги прошли. Родители рады до невозможности…
- А как он дальше жить будет?
- Да родители….
- Стоп! Как раз о родителях. 25 июля сего года они погибнут в автокатастрофе. Мальчика поместят в сиротский дом для инвалидов. Вы ведь там, в таких домах, бывали?
- Бывал, знаю… Нет! В любом случаи – не согласен.
- Вот еще Петухова. 54 года. Удалена опухоль спинномозгового канала. Мужа нет. Два сына – финиширующие алкоголики. К матери не ходят. Дочь живет в Гондурасе.
- Так ведь выздоравливает тетка!
- А что ей выздоравливать? Никто ее после выписки не ждет. А так – поест она в буфете, вернется в палату, поговорит о том, о сем с соседками, и задремлет. И во сне умрет от тромбоэмболии легочной артерии. Вашей вины – нет… Ну, почти что нет. Тут как раз приезжает ее дочь. Живую мать она в Гондурас брать не хотела, так хоть похоронит по-человечески… А иначе как? В мешок и в общую могилу с неизвестными?
- Нет. Не согласен.
- Уж больно вы, батенька, капризны!
- Слушай, Нель! Я на той недели оперировал в тюремной больнице зэка! Убивец и насильник. Может быть, его возьмешь?
- Это что за больница?
- Межобластная больница для заключенных при OЮ 135/ 46.
- Не получится. Там свой смотрящий. У меня с ним дружбы нет. А в других отделениях ничего нет на примете?
- Что? Можно меняться чужими больными?!
- В принципе – нельзя. Но ведь всегда есть исключения из правил.
И Неля блядовито ухмыльнулась.
- Знаешь, Неля, давай я еще подумаю. Потом тебе позвоню…
- Что значит "позвоню"? Ножками надо сюда, и расписаться в договоре. Деятель! И еще. На операцию обменянного больного надо брать только тогда, когда мы своего заберем. Иначе договор недействителен.
- Как скажешь.
Вышел в прохладны и чистый приемный покой.
Тут же ко мне подскочил заведующий общей хирургии:
- Ты случайно не видел моего больного? Ну, того, что из морга направили? На три минуты отошел снимки посмотреть, а его и след простыл. Весь приемник оббегали, подвал – нигде нет! Каталка стоит! Видишь, на простыне отпечаток этого прохиндея во весь рост. Даже лицо угадывается. А его самого – нет!
- Да ладно! Не горюй. Сейчас не найдешь, так лет через десять, а то и раньше, он сам тебя отыщет! А простынку эту надо бы сохранить. Цены ей скоро не будет.
*******
Больного Васильева мы прооперировали. Почти год прошел после выписки. Скоро он должен придти на контрольный осмотр. Вот и посмотрим, как держит свое слово специалист из приемного покоя.
А вскоре после того разговора с Нелей прямо в операционную прибежал взволнованный заведующий нашим отделением и громко зашептал мне прямо на ухо:
- Помнишь, как ты рассказывал, что большие морские чины с Нелей задружили? Так вот. Только что передали, что взорвалась и затонула подводная лодка "Курск". Спасенных нет!
Что же такого наделали наши вояки, если у них такой чейндж с Нелькой?
(с) onoff49
Насажали лиственниц.
И в самом деле, лиственница – хвойное дерево, не придерешься. Но зимой лиственницы теряют свои иглы, и больница во вьюжную, темную пору стоит теперь в окружении огромных черных скелетов, пляшущих на ветру. Малоутешительное зрелище для наших безнадежных больных!
Больница наша состоит из нескольких отдельно стоящих корпусов. В свое время корпуса были соединены подземными коридорами. По этим коридорам возили больных, бегал персонал, развозили еду из кухни, медикаменты из аптеки, покойников в морг. Потом поддерживать это "метро" в порядке стало накладно, и переходы разъединили: со стороны каждого корпуса возвели при входе в туннель глухую стену. Под больницей образовался закрытый лабиринт.
читать дальшеЭто подземелье заселили бомжи со всего города. Они воруют в больнице еду, лекарства. Переодевшись в краденные больничные пижамы, бродят по больнице, моются в душевых, едят в больничных столовых. Некоторые ухитрялись пройти физиолечение, получить курс инъекций. Однажды уперли малый хирургический набор инструментов. После этого появились бродяги с виртуозно ушитыми ранами. Периодически милиция устраивает в нашем "метро" облавы. Самосвалами увозят куда-то сотни наших "квартирантов". Толку от этого нет: через три–четыре дня снова слышны вопли на кухне:
- Кто упер вот отсюда лоток с котлетами!?
Однако как-то передвигаться между корпусами было надо. Сначала их соединили наземными переходами. А потом, подумав, подвесили между зданиями еще и воздушные. Утром, по пути на работу, взирая на этот архитектурный кошмар, только одно и можешь ему посулить:
- Курррятник!
Некоторые видят в нем Шанхай. Не знаю. Не бывал я в Шанхае.
Товарищами из больничного руководства нам предписано ходить на работу верным путем: через гардероб, где переодеваться, переобуваться, а уже потом растекаться по больнице. На всю эту петрушку может уйти минут 20- 30. Поэтому в больницу я прохожу через малозаметную дверь, ведущую в полуподвальное помещение, где обитает наша "Медтехника".
Среди разобранных аппаратов ИВЛ и раскуроченных коагуляций, проводов и заваленных хламом столов, пробираюсь я из мастерской в административный корпус. Потом еще несколько спусков и подъемов, коридоров и полуподвалов - и вот я уже добрался до черной лестницы. Поднимаюсь на третий этаж и перевожу дух у тыловой, "хозяйственной" двери нашего нейрохирургического отделения.
На двери транспарант "Проход закрыт".
Больной Каур дописал на нем синим фломастером - "задний".
Надпись эту мы бережем: у Каура была опухоль левого полушария головного мозга и до операции он писать не мог. "Задний" - первое слово, которое он сумел написать после удаления опухоли. Так что надпись эта - документ, подтверждающий эффективность нашего лечения.
Быстро открываю дверь, но, не успев и шагу сделать к ординаторской, что находится прямо напротив, через коридор, налетаю на заведующего. Весь как есть: в верхней одежде, без сменной обуви…
"Ох! – думаю – С говном съест!"
Есть не стал. Завел в свой кабинет и спрашивает:
- Ты Нельку Деликатес знаешь?
- Санитарку из приемного? Вижу часто… Но сказать, что "знаю" - не могу.
- Чтобы ее узнать, как тебе хочется – врачебных денег не хватит.
- Ничего такого мне не хочется!
Это я вру.
Нельку, не понимая, что к чему, многие хотят. С разной интенсивностью, но хотят. Как-то наш, невоздержанный по этой части, Саша Б. на дежурстве прижал ее в смотровом кабинете к столу.
" А она, – рассказывал потом Саша - смотрит своими белесыми зенкам прямо перед собой, и как-будто меня и не видит. А потом спокойно так орет: "Фельдшера приемного покоя!!! Обратите внимание! Он меня прямо на столе хочет!
"И знаешь, - продолжил Саша, - такое ощущение, что обнимаешь не девицу в соку и с пылу-жару, а что-то бумажное: легкое и шуршащее. Не откликнулась, но и не сопротивлялась… У меня всякое желание пропало."
Заведующий гнет свое:
- Ты же Васильева в среду оперируешь. Операция новая, раньше таких мы не делали. Нужен благоприятный исход. А то, не дай бог, умрет и тогда начнутся пересуды: "Надо было в Москву отправлять! Не наш уровень! Руки впереди головы…". Так что бери коробку конфет "Вишня в ликере" и дуй к Неле в приемный покой. Спиртное не вздумай брать: она не пьет!
****
Как только у меня появилось пустое время – сразу пошел в приемный покой.
Всякий человек, просуществовавший в приемном покое больницы хотя бы два часа, тут же мечтает уйти в монастырь. Что бы вода, камни, сосны и ни души на сто километров вокруг! Но монастырей на это дело не напасешься, да и что нам эти монастыри? От себя не убежишь. Поэтому служители приемного покоя частенько ищут покоя собственного за оградой Его Величества Алкоголя.
Но как-то тихо сегодня в приемнике. С десяток человек сидят в креслах по периметру огромного зала, шмыгают лаборантки и фельдшера. Зав. приемным покоем Петр важно выхаживает по залу, как вратарь по штрафной площадке – бдит.
У дверей в санитарскую комнату, где я предполагаю найти Нелю Деликатес, стоит каталка с распростертым больным.
"Что бы, - думаю, - в смотровую не закатить!?"
Над каталкой склонился толстый врач во "фронтовом" халате. Пара завязок уже лопнуло на могучей спине и на футболке легко читается: "I must not tease girls".
Оказалось, что это зав. общей хирургии мнет живот бледному человеку с хилой бороденкой, лежащему на каталке.
Говорю:
- Во, дела! Светило снизошло до приемника! Интерны у вас, что - перевелись?
- Интерны… Да они этого больного три дня назад уже тут, в приемном покое, осматривали! Диагностировали смерть. Где-то этого мужика пытали, что ли. Руки-ноги как-будто гвоздями пробиты, колотые раны волосистой части головы. В правом подреберье – проникающая рана передней брюшной стенки. Свезли мужика в морг и даже положили в морозильник. Выходные, то да се - три дня прошло. Приходят судмедэксперты на работу, а он сидит на столе и в простынку кутается, зубы стучат. "СП" не хотела за ним ехать. Как скажут судебники, что у них труп ожил и его надо в больницу свезти – диспетчер трубку бросал…
Говорю:
- Сюжет какой-то знакомый… Нельку не видел?
- У себя, красотка, у себя… И ты – туда же?
Стучусь в дверь санитарской комнаты.
Из-за дверей слышу зычное:
- Что там еще!?
Открываю дверь.
Спиной ко мне стоит, как фарфоровая, Неля. Только мочки ушей светятся розовым: их просвечивает солнце.
Напротив нее, лицом ко мне – распухшая от крика сестра–хозяйка приемного покоя.
Увидев меня, хозяйка заорала еще пуще того:
- Представляете!? У нее дежурство. Ночь. И тут к приемному покою подкатил черный мерседес и два джипа.
Наша Нелли "хи-хи", "ха-ха", впорхнула в мерседес и с мигалками отчалила! Говорит, что не могла, мол, отказать адмиралу Северного Флота! Все! Где швабра, я тебя спрашиваю!? Увольняйся к едрени-фени! Верни швабру и ведро, и увольняйся!!!
Брызжа слезам и слюной, хозяйка вылетела из санитарской комнаты.
Говорю:
- Нель, я к тебе по делу.
- Садитесь.
Сел и думаю: "Сколько угодно знаю любовных шалостей между врачами и медсестрами. А вот того, чтобы с санитарками – не слышал. Хотя есть такие красотки! Станет такая, облокотившись на швабру в своем мимо халатике, и все стриптизерши с шестами – полное фуфло по сравнению с ней."
Наверное, это потому, что санитарки более свободны. Врач для них – не шеф. Показать ей, как надо мыть пол и выносить судна, он не может. А санитарочка в любую минуту может поставить свой "диплом" в угол и уйти.
Красотка Неля уселась напротив меня:
- Чем могу служить?
- Да вот меня шеф к тебе послал. Оперируем сложного больного. Как бы не умер.
Неля, молча, взяла со стеллажа амбарную книгу в розовом коленкоре.
- Сейчас посмотрим, что вы наработали.
Погрузилась в чтение.
По мере того, как она читала, ее ледяные глаза становились все добрее и добрее:
- Да, уж… Потрудились вы на славу! Значит, у вас есть больной Васильев и вы хотите, что бы он не умер в ходе операции и после нее. А сколько бы вы хотели дать ему пожить после выписки? Может быть, так: швы снять и выписать. А дома он сразу умрет. И вам он в летальность не пойдет, и нашей конторе приобретение.
- Ну, Нель! Это не серьезно! Он, может быть, и так не умрет…
- Может. Но вам ведь надо наверняка? В нашей конторе план имеет силу закона. А вот за качеством там, наверху, не очень следят. Главное выполнять по поголовью. Давайте так: Васильев гарантированно живет еще… Сколько там ему лет?
- Шестьдесят шесть.
- Хорошо. Еще шесть лет сверху с момента выписки их больницы вас устроит?
- Еще бы!
- А что от вас, док? На кого чейндж делать будем?
- Не знаю. А сама что предложишь?
Неля начала листать другую амбарную книгу.
- Ага! Вот есть у вас мальчонка 9 лет. Непрекращающиеся судороги, левосторонний гемипарез.
- Ничего себе! Операция уникальная! Все правое измененное полушарие мозга мы ему удалили. Судороги прошли. Родители рады до невозможности…
- А как он дальше жить будет?
- Да родители….
- Стоп! Как раз о родителях. 25 июля сего года они погибнут в автокатастрофе. Мальчика поместят в сиротский дом для инвалидов. Вы ведь там, в таких домах, бывали?
- Бывал, знаю… Нет! В любом случаи – не согласен.
- Вот еще Петухова. 54 года. Удалена опухоль спинномозгового канала. Мужа нет. Два сына – финиширующие алкоголики. К матери не ходят. Дочь живет в Гондурасе.
- Так ведь выздоравливает тетка!
- А что ей выздоравливать? Никто ее после выписки не ждет. А так – поест она в буфете, вернется в палату, поговорит о том, о сем с соседками, и задремлет. И во сне умрет от тромбоэмболии легочной артерии. Вашей вины – нет… Ну, почти что нет. Тут как раз приезжает ее дочь. Живую мать она в Гондурас брать не хотела, так хоть похоронит по-человечески… А иначе как? В мешок и в общую могилу с неизвестными?
- Нет. Не согласен.
- Уж больно вы, батенька, капризны!
- Слушай, Нель! Я на той недели оперировал в тюремной больнице зэка! Убивец и насильник. Может быть, его возьмешь?
- Это что за больница?
- Межобластная больница для заключенных при OЮ 135/ 46.
- Не получится. Там свой смотрящий. У меня с ним дружбы нет. А в других отделениях ничего нет на примете?
- Что? Можно меняться чужими больными?!
- В принципе – нельзя. Но ведь всегда есть исключения из правил.
И Неля блядовито ухмыльнулась.
- Знаешь, Неля, давай я еще подумаю. Потом тебе позвоню…
- Что значит "позвоню"? Ножками надо сюда, и расписаться в договоре. Деятель! И еще. На операцию обменянного больного надо брать только тогда, когда мы своего заберем. Иначе договор недействителен.
- Как скажешь.
Вышел в прохладны и чистый приемный покой.
Тут же ко мне подскочил заведующий общей хирургии:
- Ты случайно не видел моего больного? Ну, того, что из морга направили? На три минуты отошел снимки посмотреть, а его и след простыл. Весь приемник оббегали, подвал – нигде нет! Каталка стоит! Видишь, на простыне отпечаток этого прохиндея во весь рост. Даже лицо угадывается. А его самого – нет!
- Да ладно! Не горюй. Сейчас не найдешь, так лет через десять, а то и раньше, он сам тебя отыщет! А простынку эту надо бы сохранить. Цены ей скоро не будет.
*******
Больного Васильева мы прооперировали. Почти год прошел после выписки. Скоро он должен придти на контрольный осмотр. Вот и посмотрим, как держит свое слово специалист из приемного покоя.
А вскоре после того разговора с Нелей прямо в операционную прибежал взволнованный заведующий нашим отделением и громко зашептал мне прямо на ухо:
- Помнишь, как ты рассказывал, что большие морские чины с Нелей задружили? Так вот. Только что передали, что взорвалась и затонула подводная лодка "Курск". Спасенных нет!
Что же такого наделали наши вояки, если у них такой чейндж с Нелькой?
(с) onoff49
@темы: разное-прочее