Никогда не было, и вот опять.
Перечитывала тут "Похороните меня за плинтусом" - как всегда, за едой.
Хохотала так, что в конце концов кефир потек носом.
Больно, не прошмыгаюсь никак
Хохотала так, что в конце концов кефир потек носом.
Больно, не прошмыгаюсь никак

Во как
Я, кстати, на удивление хорошо дифференцирую этого актера, Всеволода Санаева, среди плеяды так называемых старых советских актеров. Не знаю даже, почему, обычно я вечно всех путаю. А этого - прямо сходу могу назвать пару фильмов.
Повесть эта вызвала очень неодназначную критику, от "ужасно, как он мог такое написать о своих родных" до "прекрасно, правдиво и жизненно".
Повесть, в общем-то, о мальчике, повествование от первого лица, описываются будни и переживания ребенка, и окружающая действительность также глазами ребенка. Хороший язык, богатые метафоры - над которыми я и ржала, за что и поплатилась
Меня всегда удивляли негативные отзывы о книге - как будто люди впервые сталкиваются с гиперболой в литературе. У моего любимого Диккенса на этом построено все.
Например, навскидку:
Вам, наверное, покажется странным, почему сам не мылся. Дело в том, что такая сволочь, как я, ничего самостоятельно делать не может. Мать эту сволочь бросила, а сволочь еще и гниет постоянно, вот так и получилось. Вы, конечно, уже догадались, что объяснение это составлено со слов бабушки.
– Ногу вынь из воды. Другую. Руку. Выше подними, отсохла, что ли? Встань, не прислоняйся к кафелю.
– Жарко очень.
– Так надо.
– Почему никому так не надо, а мне надо? – Этот вопрос я задавал бабушке часто.
– Так никто же не гниет так, как ты. Ты же смердишь уже. Чувствуешь?
Я не чувствовал.
Но вот я чистый, надо вылезать. Облегченно вздохнув, я понимаю, что сегодня бабушка меня уже не утопит, и выбираюсь из ванной. Теперь вы узнаете, для чего нужен был второй стул – на него вставал я. Стоять на полу было нельзя, потому что из-под двери дуло, а все болезни начинаются, если застудить ноги. Балансируя, я старался не упасть, а бабушка меня вытирала. Сначала голову. Ее она тут же завязывала полотенцем, чтобы гайморит не обострился. Потом она вытирала все остальное, и я одевался.
Надевая колготки – синие шерстяные, которые дорого стоят и нигде не достать, – я почувствовал запах гари. Одна колготина доходила лишь до щиколотки. Сама ценная ее часть, та, которая образует носок, увы, догорала на рефлекторе.
– Вонючая, смердячая сволочь! – Мне показалось, что зубы у бабушки лязгнули. – Твоя мать тебе ничего не покупает! Я таскаю все на больных ногах!
И сравни с Диккенсом:
Моя сестра миссис Джо распахнула дверь и, почувствовав, что она не отворяется до конца, немедленно угадала причину и стала ее обследовать с помощью Щекотуна. Кончилось тем, что она швырнула мною в Джо, - в семейном обиходе я нередко служил ей метательным снарядом, - а тот, всегда готовый принять меня на любых условиях, спокойно усадил меня в
уголок и загородил своим огромным коленом.
- Где тебя носило, постреленок? - сказала миссис Джо, топнув ногой. - Сейчас же говори, где ты шатался, пока я тут места себе не находила от беспокойства да страха, а не то выволоку тебя из угла, будь вас тут хоть полсотни Пипов и целая сотня Гарджери.